В РАМТе Алексея Бородина так принято: не смотреть свысока, но звать за собой, тянуться к зрителю и через мысль, и через чувство: поэтому исторические отсылки здесь столь же важны, сколь необходима эмпатия, способность сопереживать.

Многофигурный эпос о вере и иллюзиях, личности и насилии, голосе крови и ксенофобии, напоминая о гибели миллионов евреев в фашистских лагерях смерти, в конце спектакля поднимается над национальной темой, превращаясь в призыв задуматься о будущем всей нашей планеты, которая может погибнуть из-за набирающих силу военных конфликтов.

На сцене чуть не вся труппа, но режиссер так выстраивает мизансцены, что создается действительно камерная семейная атмосфера со своими шуточками, подколами, детскими шалостями.

Лео - это любой из нас, кто ищет личного спасения в забвении, в попытке начать жизнь с чистого листа, в уверенности, что можно убежать от своей памяти. Взявшись рассказывать полувековую историю еврейской семьи, Алексей Бородин обращается к своим соотечественникам с душой и совестью, которым теперь предстоит быть гонимым меньшинством. Можно попробовать спастись от смерти, но не надо спасать душу от памяти, от чувства причастности к своему прошлому, какие бы трагедии, стыд и отчаяние оно ни таило.

Бородин смотрит на мир трезво, показывая в своих спектаклях последних лет, будь то классическое "Горе от ума" или "Душа моя Павел" по роману Алексея Варламова, крушение всех прогрессивных и гуманистических иллюзий, но при этом показывает пример стоицизма - как в этих обстоятельствах оставаться человеком.

Этот спектакль можно прочесть как историю холокоста на примере одного семейного рода. А можно - как историю памяти. Как справедливо замечает одна героиня, люди умирают дважды, второй раз - когда забываются их имена в семейном альбоме.

"Леопольдштадт" Алексея Бородина сегодня как наглядный урок мгновенного крушения благополучия одной конкретной семьи, исчезновение ее по воле других людей, присвоивших себе право распоряжаться чужими судьбами.

К театральным новациям текст не располагает: и Марбер, и Бородин следуют за автором и создают традиционный, старомодно повествовательный театр. Впрочем, тут консерватизм - не архаичен, но осмыслен; к нему располагают (и они же влекут зрителей) романный жанр и интонация Стоппарда.

Спектакль РАМТа рассуждает о тяжелой судьбе целого народа, выдерживая идеальный баланс между личным, человеческим и рациональным, предлагая зрителю порассуждать не только о последствиях, но и предпосылках трагедии.

...трепетное письмо, которое цитирует театр в буклете к премьере и поражает своей искренностью, и в то же время не удивляет - взаимное восхищение театра и драматурга очень понятно, тут режиссер и автор действительно счастливо нашли друг друга. Стоппард и Бородин созвучны в полифонии восприятия мира.

Человеческая память коротка и избирательна. Она доверчива и ее легко обмануть. В последнее время мы это видим вполне наглядно. Можно забыть что угодно по одному щелчку: свое имя, род, город, игру в узелки с двоюродным братом. Можно забыть о мире, о добре, о милосердии. Подменить белое черным, зерна - плевелом. Но даже амнезия - явление проходящее. И когда нам удастся вспомнить, кто мы, мы найдем выход из бездны безвременья. Осталось только вспомнить.

...спектакль, который очеловечивает.