Российский академический
Молодежный театр
+7 (495) 692-00-69 (касса)
Театральная пл., д. 2
Трудно быть богом
В Российском академическом Молодежном театре (РАМТ) сыграли премьерные спектакли грибоедовского "Горя от ума" в постановке Алексея БОРОДИНА. Идешь на спектакль с немалой опаской - ну что нового, казалось бы, сейчас можно выцедить из знакомого, изученного вдоль и поперек, гениального текста Грибоедова? Разве что одеть героев в костюмы, скажем, марсиан, а действие перенести в космический корабль, где Фамусов будет командиром, Молчалин - бортпроводником, а Чацкий - случайно залетевшим туда инопланетянином?
Волнения улетучиваются при появлении Фамусова (Алексей ВЕСЕЛКИН) - бодрого, поджарого почти-пенсионера, с похотливым взглядом, следующим за Лизой (Дарья СЕМЕНОВА) и с бойкой уверенностью, что он - отличный отец своей взрослой дочери Софьи (Ирина ТАРАННИК). Он не замшелый пузатый ретроград, каким его привыкли выводить на сцены еще со времен Грибоедова, - не зря Чацкий (Максим КЕРИН) бросается приветствовать его не просто дружески, но с той энергией, с какой приветствуют товарищей-единомышленников. Сцена встречи Чацкого с Фамусовым словно поясняет нам, что Фамусов еще недавно был таким же (или почти таким же), как Чацкий, - насмешливым острословом, старшим товарищем Чацкого с таким же критическим взглядом на действительность.
Чацкий появляется как deus ex machina, бог из машины - сверху, из ложи. Это уже потом окажется, что богу тут делать нечего, а сначала - "К вам Александр Андреич Чацкий!" - и вот к ложе подъезжает белоснежная лестница, по которой с ребячливой горделивостью спускается молодой красавец в развевающемся черном плаще до пят, белой рубашке с воротом апаш и с модной бородкой. Первая мысль: и Софья предпочла этому красавцу молчаливого Молчалина (Даниил ШПЕРЛИНГ)? Да в своем ли она уме?
Потом Молчалин заговорит - и все станет ясно. Алексей Бородин видит Молчалина не убогим червем, которым привыкли его играть, но молодым лощеным красавчиком в модном дорогом костюме. Здесь Молчалин - начинающий карьерист, а вовсе не сморчок-прихлебатель, - самоуверенный, нахальный. Про умеренность и аккуратность он произносит с долей насмешки, словно понимая, что это станет его визитной карточкой в веках. Молчалин здесь - типичный офисный работник из тех, кто торит себе дорогу прилежной работой, добрыми отношениями с начальством и новаторскими идеями.
Одно из главных действующих лиц спектакля - карета. Та самая, на которой "прочь из Москвы!" должен уехать Чацкий. Только в версии Бородина Чацкий уходит по той же лестнице, по которой спускался по приезде. Но если спускался он стремительно, героем-суперменом, то поднимается уже еле волоча ноги, спотыкаясь на каждом шагу, словно раненый. Куда он уходит? Что там, наверху? Видимо, режиссер и сам этого не знает, но в этой сцене столько горечи, что легко догадаться: идти Чацкому некуда. Горе от ума - оно везде горе от ума, да и глупость - понятие надтерриториальное и наднациональное.
Карета в постановке - постоянная величина. Она здесь все время, с самого начала. Но если в начале она просто стоит, напоминая скорее просто антураж, то с течением действия словно постепенно оживает, превращаясь в важное действующее лицо. В сцене бала у Фамусова карета - словно дверь в астрал. Оттуда выходят и туда возвращаются все эти полумифические, но так похожие на нормальных людей существа, - Тугоуховские, Репетиловы, Скалозубы, Натальи Дмитриевны с Платонами. Карета - словно камин из булгаковского "Мастера и Маргариты" в сцене бала у Воланда, и гости Фамусова только на первый взгляд не столь убийственно брутальны, а на самом же деле вместе они составляют истинный кошмар Российской империи.
Когда-то на Грибоедова обиделись его друзья-декабристы - за образ Репетилова. У Бородина Репетилов вышел особенно удачным - во-первых, благодаря очень выпуклой, яркой игре Дмитрия КРИВОЩАПОВА, и во-вторых - неожиданно современно прозвучавшим выпадом против тех "диванных" войск, кто ничтоже сумняшеся называют себя либералами.
У князь-Григория теперь народу тьма,
Увидишь человек нас сорок,
Фу! сколько, братец, там ума!
Всю ночь толкуют, не наскучат,
Во-первых, напоят шампанским на убой,
А во-вторых, таким вещам научат,
Каких, конечно, нам не
выдумать с тобой.
И когда "отъявленный мошенник, плут Антон Антоныч Загорецкий", наслушавшись Репетилова, тоже "до кучи" объявляет себя либералом, -
Извольте продолжать, вам искренно признаюсь,
Такой же я, как вы, ужасный либерал!
И от того, что прям и смело объясняюсь,
Куда как много потерял!..
- перед глазами один за другим встают современные знакомые образы.
Потому-то, видимо, Чацкий и не садится в карету - слишком много всяческой нечисти прошло через нее, слишком все здесь истоптано, осквернено, и последний монолог Чацкого - "Не образумлюсь, виноват…" Чацкий произносит почти в пустоту. Здесь его не просто не поймут, но даже не услышат. Пушкин писал: "Первый признак умного человека - с первого взгляду знать, с кем имеешь дело, и не метать бисера перед Репетиловыми". Чацкий Бородина умен - он хоть и произносит свои обличительные монологи, но они с его полного ведома растворяются, не дойдя до собеседников.
Бородину не надо добавлять пьесе актуальности - это уже сделал Грибоедов. На словах Чацкого "Великолепные соорудя палаты, где разливаются в пирах и мотовстве" зал радостно шелестит, а на словах про "покоренье Крыма" хихикает. Костюмы, в которые одеты герои, - что-то среднее между веком нынешним и веком минувшим, вневременное, хотя и такое близкое, знакомое. Аскетичная сценография Станислава БЕНЕДИКТОВА - белые блоки с колоннами, которые ездят на колесиках по сцене и выстраиваются так, как в данный момент необходимо, и центр здешнего мирозданья - карета, - оказывается очень уместной, учитывая общую "вневременную" интонацию. Все это заставляет текст звучать так, как и должен звучать этот один из лучших текстов российской литературы, - свободно, громко, без оглядок на политический момент. Это одна из главных заслуг Бородина в постановке - он возвращает веру в текст, в слово, не насилуя его, не добавляя от себя ничего, кроме спокойного деликатного осмысления.
Екатерина Барабаш
Портал RFI
Волнения улетучиваются при появлении Фамусова (Алексей ВЕСЕЛКИН) - бодрого, поджарого почти-пенсионера, с похотливым взглядом, следующим за Лизой (Дарья СЕМЕНОВА) и с бойкой уверенностью, что он - отличный отец своей взрослой дочери Софьи (Ирина ТАРАННИК). Он не замшелый пузатый ретроград, каким его привыкли выводить на сцены еще со времен Грибоедова, - не зря Чацкий (Максим КЕРИН) бросается приветствовать его не просто дружески, но с той энергией, с какой приветствуют товарищей-единомышленников. Сцена встречи Чацкого с Фамусовым словно поясняет нам, что Фамусов еще недавно был таким же (или почти таким же), как Чацкий, - насмешливым острословом, старшим товарищем Чацкого с таким же критическим взглядом на действительность.
Чацкий появляется как deus ex machina, бог из машины - сверху, из ложи. Это уже потом окажется, что богу тут делать нечего, а сначала - "К вам Александр Андреич Чацкий!" - и вот к ложе подъезжает белоснежная лестница, по которой с ребячливой горделивостью спускается молодой красавец в развевающемся черном плаще до пят, белой рубашке с воротом апаш и с модной бородкой. Первая мысль: и Софья предпочла этому красавцу молчаливого Молчалина (Даниил ШПЕРЛИНГ)? Да в своем ли она уме?
Потом Молчалин заговорит - и все станет ясно. Алексей Бородин видит Молчалина не убогим червем, которым привыкли его играть, но молодым лощеным красавчиком в модном дорогом костюме. Здесь Молчалин - начинающий карьерист, а вовсе не сморчок-прихлебатель, - самоуверенный, нахальный. Про умеренность и аккуратность он произносит с долей насмешки, словно понимая, что это станет его визитной карточкой в веках. Молчалин здесь - типичный офисный работник из тех, кто торит себе дорогу прилежной работой, добрыми отношениями с начальством и новаторскими идеями.
Одно из главных действующих лиц спектакля - карета. Та самая, на которой "прочь из Москвы!" должен уехать Чацкий. Только в версии Бородина Чацкий уходит по той же лестнице, по которой спускался по приезде. Но если спускался он стремительно, героем-суперменом, то поднимается уже еле волоча ноги, спотыкаясь на каждом шагу, словно раненый. Куда он уходит? Что там, наверху? Видимо, режиссер и сам этого не знает, но в этой сцене столько горечи, что легко догадаться: идти Чацкому некуда. Горе от ума - оно везде горе от ума, да и глупость - понятие надтерриториальное и наднациональное.
Карета в постановке - постоянная величина. Она здесь все время, с самого начала. Но если в начале она просто стоит, напоминая скорее просто антураж, то с течением действия словно постепенно оживает, превращаясь в важное действующее лицо. В сцене бала у Фамусова карета - словно дверь в астрал. Оттуда выходят и туда возвращаются все эти полумифические, но так похожие на нормальных людей существа, - Тугоуховские, Репетиловы, Скалозубы, Натальи Дмитриевны с Платонами. Карета - словно камин из булгаковского "Мастера и Маргариты" в сцене бала у Воланда, и гости Фамусова только на первый взгляд не столь убийственно брутальны, а на самом же деле вместе они составляют истинный кошмар Российской империи.
Когда-то на Грибоедова обиделись его друзья-декабристы - за образ Репетилова. У Бородина Репетилов вышел особенно удачным - во-первых, благодаря очень выпуклой, яркой игре Дмитрия КРИВОЩАПОВА, и во-вторых - неожиданно современно прозвучавшим выпадом против тех "диванных" войск, кто ничтоже сумняшеся называют себя либералами.
У князь-Григория теперь народу тьма,
Увидишь человек нас сорок,
Фу! сколько, братец, там ума!
Всю ночь толкуют, не наскучат,
Во-первых, напоят шампанским на убой,
А во-вторых, таким вещам научат,
Каких, конечно, нам не
выдумать с тобой.
И когда "отъявленный мошенник, плут Антон Антоныч Загорецкий", наслушавшись Репетилова, тоже "до кучи" объявляет себя либералом, -
Извольте продолжать, вам искренно признаюсь,
Такой же я, как вы, ужасный либерал!
И от того, что прям и смело объясняюсь,
Куда как много потерял!..
- перед глазами один за другим встают современные знакомые образы.
Потому-то, видимо, Чацкий и не садится в карету - слишком много всяческой нечисти прошло через нее, слишком все здесь истоптано, осквернено, и последний монолог Чацкого - "Не образумлюсь, виноват…" Чацкий произносит почти в пустоту. Здесь его не просто не поймут, но даже не услышат. Пушкин писал: "Первый признак умного человека - с первого взгляду знать, с кем имеешь дело, и не метать бисера перед Репетиловыми". Чацкий Бородина умен - он хоть и произносит свои обличительные монологи, но они с его полного ведома растворяются, не дойдя до собеседников.
Бородину не надо добавлять пьесе актуальности - это уже сделал Грибоедов. На словах Чацкого "Великолепные соорудя палаты, где разливаются в пирах и мотовстве" зал радостно шелестит, а на словах про "покоренье Крыма" хихикает. Костюмы, в которые одеты герои, - что-то среднее между веком нынешним и веком минувшим, вневременное, хотя и такое близкое, знакомое. Аскетичная сценография Станислава БЕНЕДИКТОВА - белые блоки с колоннами, которые ездят на колесиках по сцене и выстраиваются так, как в данный момент необходимо, и центр здешнего мирозданья - карета, - оказывается очень уместной, учитывая общую "вневременную" интонацию. Все это заставляет текст звучать так, как и должен звучать этот один из лучших текстов российской литературы, - свободно, громко, без оглядок на политический момент. Это одна из главных заслуг Бородина в постановке - он возвращает веру в текст, в слово, не насилуя его, не добавляя от себя ничего, кроме спокойного деликатного осмысления.
Екатерина Барабаш
Портал RFI