Российский академический
Молодежный театр
+7 (495) 692-00-69 (касса)
Театральная пл., д. 2
Попытка жизни
"Дело обвиняемых, которые действовали, будучи уверенными, что они действуют на благо своей Родины - это вопрос, который окончательно не может быть решен в этом суде. Он может быть решен только в будущем, через много лет, когда появится объективный взгляд на прошлое".
Этими словами, согласно киносценарию американского драматурга Эбби Манна, закончился судебный процесс над судьями Третьего рейха, проходивший в рамках одного из "малых Нюрнбергских процессов". Все обвиняемые были осуждены на пожизненное заключение, а слова эти принадлежали судье Айвзу, не согласившемуся с решением, принятым старшим судьей Хейвудом. Процесс проходил в 1948 году, сценарий был написан в 1959, а в 1961 адаптирован для фильма Стэнли Крамера "Нюрнбергский процесс". Сегодня 2014 год. Появился ли объективный взгляд на прошлое, и какие они - наши выводы, наши воспоминания?
Одна из самых важных премьер этого сезона - спектакль "Нюрнберг", поставленный в РАМТе Алексеем БОРОДИНЫМ по сценарию Эбби Манна, - спектакль, заявленный как "воспоминание без антракта" и, на первый взгляд, намеренно отстранившийся от "суда над судьями", от истории, созданной американским драматургом на основе реальных событий. Пространство, созданное художником Станиславом БЕНЕДИКТОВЫМ, намеренно глубокое и оставляющее впереди широкую и практически пустую авансцену. Это пространство не зала суда, а ресторана "Нюрнберг": столы, стулья, барная стойка, небольшая сцена, бильярдный стол в глубине. Здесь можно поужинать, выпить кружку пива или бокал Зонненберга, послушать музыку или спеть самому, сыграть партию в бильярд… все, что угодно, но только не судить четырех бывших судий нацистской Германии. И все же, перед нами суд, и человек с эстрады объявляет в микрофон: "Заседание считается открытым". Эмиль Ханн (Андрей БАЖИН), Фридрих Хоффштеттер (Андрей СОРОКИН), Вернер Лампе (Вячеслав НИКОЛАЕВ) и Эрнст Яннинг (Илья ИСАЕВ), обвиняются в том, что по их решению тысячи людей лишились семьи, дома, были подвергнуты стерилизации, отправлены на смерть в концлагеря… Эти четверо, точно зажиточные бюргеры попивают пиво, впроброс и с неохотой отвечая на вопросы обвинителя и судей. Жесткий и прямолинейный представитель обвинения американец Тэд Лоусон (Степан МОРОЗОВ) и стремительный, ни на секунду не останавливающийся адвокат-немец Ганс Рольфе (Евгений РЕДЬКО), трое судей, возглавляемые Дэном Хейвудом (Александр ГРИШИН), свидетели, публика - все они, "проводят время" в ресторане. Если вспомнить жанр спектакля, то что это за воспоминания? чьи они? к каким годам относятся? - не успеваешь не только ответить, но даже задать себе эти вопросы. Острота противостояния формы и содержания первых сцен не дает успокоиться и заставляет пристальней, до рези в глазах следить за каждым жестом того или иного персонажа, вслушиваться в каждое слово, которое звучит где-то там, намеренно далеко от тебя, вовлекая в ткань спектакля и одновременно выводя из равновесия. Свидетель доктор Карл Вик (Виктор ЦЫМБАЛ), повязав на шею салфетку, ловко орудует ножом и вилкой и отвечает на вопросы окруживших его адвоката и прокурора. Как вдруг, на просьбу Рольфе прочесть присягу верности нацистской Германии, которую приносили все госслужащие в 1934 году, повторяет ее наизусть. Стоит ли говорить, что это должно значить для суда, для зрителей? Или же свидетель защиты Рудольф Петерсен (Тарас ЕПИФАНЦЕВ) - беспрестанно улыбающийся и подкрепляющий каждое свое предложение порцией спиртного. Трагедия этого человека, который был стерилизован по решению нацистского суда, в том, что защите удается доказать его умственную неполноценность, отчасти дискредитировав аргументы обвинения. И после этой яркой и эмоциональной сцены, Петерсен вдруг поворачивается и пожимает руку одному из обвиняемых, а тот, если мне не изменяет память, дарит ему апельсин…
Все эти мелочи, конечно, неслучайны. И они не идут из головы даже после окончания спектакля, слишком уж велик контраст между словами и поступками. Однако рано или поздно вся внешняя, "изобразительная" часть спектакля складывается в единое целое. Все эти люди, собравшиеся здесь - старые добрые соседи, встретившиеся в баре. Это люди, все без исключения, которые желают одного - снова жить. Так как умеют, забыв о том, что было раньше. Они хотят слушать музыку, немецкие и американские песни 1948-1949 годов. Они хотят ужинать и выпивать. Они хотят жить, это их объединяет, как и ритм актерской игры - их общий ритм, лишний раз доказывающий, что перед нами великолепный ансамбль (а это при условии, что в спектакле занято больше пятидесяти человек).
Пожалуй, единственный, кто выбивается из этого ритма - Евгений РЕДЬКО и его Рольфе. Кажется, он даже дышит в два раза чаще, чем все остальные. Но это часть выстроенной и выверенной режиссерской композиции. Мы заранее готовы верить каждому слову обвинителя на таком процессе, и для того, чтобы создать по-настоящему гармоничную форму всего спектакля, адвокат неизбежно должен быть ассиметричным, более активным и убедительным. Отточенные логически и интонационно речи, мощная энергетика у этого вечно снующего между столиками и людьми человека - удивительная актерская работа Евгения Редько. И все же даже в его речах сквозит общая отстраненность воспоминаний, - отсюда холод и легкая механистичность речи.
Все это лишний раз доказывает, что простая по сути своей и сложная в нюансах форма, созданная Алексеем Бородиным лишь делает более прозрачным страшный текст, суть и идею всего этого судебного процесса. Гармоничность формы подчеркивает ужасную правду. В чем она? В том, что "малые Нюрнбергские процессы" в чем-то оказались даже страшней главного. Именно на них весь мир вплотную подошел к вопросу о том, до какой степени каждый немец виновен в преступлениях Третьего рейха. Виновен ли выдающийся юрист, автор нескольких книг, с надеждой принявший новый облик Германии - Эрнст Яннинг, в финале сам признающий себя виновным? А простые немцы - знали ли они? Что знали? Что могли сделать? По сути именно эти вопросы стоят перед старшим судьей Дэном Хейвудом. Александр Гришин играет простого человека из небольшого американского городка. Его герой еще не стар, но уже обладает житейской мудростью, негромкой, но очень важной для спектакля правдой. Безвольные руки, нерешительность жестов вместе с пристальным взглядом на все происходящее, который передается и зрителям. В Германии он чужак, не завоеватель, но и не освободитель в полной мере. Ему дано право судить чужой народ, их вина, которую так или иначе чувствует каждый, дала ему право.
На одной чаше весов - преступления, кажется, не требующие доказательств. На другой - люди, не те, что сейчас находятся на скамье подсудимых, - другие, обыкновенные немцы, те самые, что по вечерам собираются в ресторане "Нюрнберг". И на их стороне фрау Бертхольт (Нелли УВАРОВА) - потомственная аристократка, вдова немецкого генерала, повешенного в результате одного из подобных процессов. "Доказать, что не все немцы чудовища" - вот ее цель, кажется, последняя в жизни. И, несмотря на то, что в спектакле ее манер, ее акцента, ее выразительного молчаливого взгляда с моста из-под колосников сцены больше, чем характера и содержания слов, которые почему-то почти не остаются в памяти, - несмотря на это, она - одно из олицетворений все той же послевоенной жизни. Вернее, попытки жизни. По Эбби Манну эта попытка неразрывно связана с германской культурой, с аристократизмом и памятью, с концертом классической музыки в полуразрушенном Нюрнберге и "Лили Марлен" на улицах города (последнее - по фильму Стэнли Крамера). А в спектакле "попытка жизни" - набор простых, хотя и прекрасно исполненных эстрадных номеров: прежде всего, чечетка (зал аплодирует) и комическая сценка с четырьмя голыми актерами (зал смеется). Неужели нам сегодняшним так понятнее?
РАМТ, знающий своего зрителя, как редкий театр в Москве, РАМТ проводящий постоянные встречи со зрителями… РАМТ говорит нам, что по другую сторону страшных преступлений нацизма, по ту, где пытаются жить обычные люди, осуждать которых мы не в праве, - не стремление возродить самое ценное, что было до прихода Гитлера к власти - культуру. Там обыкновенная, средняя жизнь по принципу "хоть так". Там простые шутки, простые развлечения и желание посидеть в ресторане… Это не повод усомниться в тонком и выстроенном спектакле. Желанием режиссера было не "показать", а "вспомнить", не "прокричать", а "рассказать". Тем ярче в финале звучит монолог судьи Хейвуда - одинокий, на авансцене, пока закрывается ресторан и его никто не слушает. Тем четче его слышим мы, сидящие в зрительном зале. Тем лучше понимаем, почему он вынес судьям обвинительный приговор, почему не мог его не вынести. Его правда кажется очень личной и… одинокой. Кажется, что это правда самого режиссера. И едва ли она приведет к чему-то. Рольфе готов держать пари, что всех осужденных выпустят через пять лет (а согласно истории мы знаем, что почти так и случилось). Тут вмешивается новая сила - политика. И все же… Кто мы такие, если для того, чтобы заставить нас слушать и понимать столь важные вещи, необходимо прибегнуть к отстраненной форме воспоминаний? Почему мы перестали верить прямому и открытому высказыванию?
Дмитрий Хованский
"Планета Красота"
Этими словами, согласно киносценарию американского драматурга Эбби Манна, закончился судебный процесс над судьями Третьего рейха, проходивший в рамках одного из "малых Нюрнбергских процессов". Все обвиняемые были осуждены на пожизненное заключение, а слова эти принадлежали судье Айвзу, не согласившемуся с решением, принятым старшим судьей Хейвудом. Процесс проходил в 1948 году, сценарий был написан в 1959, а в 1961 адаптирован для фильма Стэнли Крамера "Нюрнбергский процесс". Сегодня 2014 год. Появился ли объективный взгляд на прошлое, и какие они - наши выводы, наши воспоминания?
Одна из самых важных премьер этого сезона - спектакль "Нюрнберг", поставленный в РАМТе Алексеем БОРОДИНЫМ по сценарию Эбби Манна, - спектакль, заявленный как "воспоминание без антракта" и, на первый взгляд, намеренно отстранившийся от "суда над судьями", от истории, созданной американским драматургом на основе реальных событий. Пространство, созданное художником Станиславом БЕНЕДИКТОВЫМ, намеренно глубокое и оставляющее впереди широкую и практически пустую авансцену. Это пространство не зала суда, а ресторана "Нюрнберг": столы, стулья, барная стойка, небольшая сцена, бильярдный стол в глубине. Здесь можно поужинать, выпить кружку пива или бокал Зонненберга, послушать музыку или спеть самому, сыграть партию в бильярд… все, что угодно, но только не судить четырех бывших судий нацистской Германии. И все же, перед нами суд, и человек с эстрады объявляет в микрофон: "Заседание считается открытым". Эмиль Ханн (Андрей БАЖИН), Фридрих Хоффштеттер (Андрей СОРОКИН), Вернер Лампе (Вячеслав НИКОЛАЕВ) и Эрнст Яннинг (Илья ИСАЕВ), обвиняются в том, что по их решению тысячи людей лишились семьи, дома, были подвергнуты стерилизации, отправлены на смерть в концлагеря… Эти четверо, точно зажиточные бюргеры попивают пиво, впроброс и с неохотой отвечая на вопросы обвинителя и судей. Жесткий и прямолинейный представитель обвинения американец Тэд Лоусон (Степан МОРОЗОВ) и стремительный, ни на секунду не останавливающийся адвокат-немец Ганс Рольфе (Евгений РЕДЬКО), трое судей, возглавляемые Дэном Хейвудом (Александр ГРИШИН), свидетели, публика - все они, "проводят время" в ресторане. Если вспомнить жанр спектакля, то что это за воспоминания? чьи они? к каким годам относятся? - не успеваешь не только ответить, но даже задать себе эти вопросы. Острота противостояния формы и содержания первых сцен не дает успокоиться и заставляет пристальней, до рези в глазах следить за каждым жестом того или иного персонажа, вслушиваться в каждое слово, которое звучит где-то там, намеренно далеко от тебя, вовлекая в ткань спектакля и одновременно выводя из равновесия. Свидетель доктор Карл Вик (Виктор ЦЫМБАЛ), повязав на шею салфетку, ловко орудует ножом и вилкой и отвечает на вопросы окруживших его адвоката и прокурора. Как вдруг, на просьбу Рольфе прочесть присягу верности нацистской Германии, которую приносили все госслужащие в 1934 году, повторяет ее наизусть. Стоит ли говорить, что это должно значить для суда, для зрителей? Или же свидетель защиты Рудольф Петерсен (Тарас ЕПИФАНЦЕВ) - беспрестанно улыбающийся и подкрепляющий каждое свое предложение порцией спиртного. Трагедия этого человека, который был стерилизован по решению нацистского суда, в том, что защите удается доказать его умственную неполноценность, отчасти дискредитировав аргументы обвинения. И после этой яркой и эмоциональной сцены, Петерсен вдруг поворачивается и пожимает руку одному из обвиняемых, а тот, если мне не изменяет память, дарит ему апельсин…
Все эти мелочи, конечно, неслучайны. И они не идут из головы даже после окончания спектакля, слишком уж велик контраст между словами и поступками. Однако рано или поздно вся внешняя, "изобразительная" часть спектакля складывается в единое целое. Все эти люди, собравшиеся здесь - старые добрые соседи, встретившиеся в баре. Это люди, все без исключения, которые желают одного - снова жить. Так как умеют, забыв о том, что было раньше. Они хотят слушать музыку, немецкие и американские песни 1948-1949 годов. Они хотят ужинать и выпивать. Они хотят жить, это их объединяет, как и ритм актерской игры - их общий ритм, лишний раз доказывающий, что перед нами великолепный ансамбль (а это при условии, что в спектакле занято больше пятидесяти человек).
Пожалуй, единственный, кто выбивается из этого ритма - Евгений РЕДЬКО и его Рольфе. Кажется, он даже дышит в два раза чаще, чем все остальные. Но это часть выстроенной и выверенной режиссерской композиции. Мы заранее готовы верить каждому слову обвинителя на таком процессе, и для того, чтобы создать по-настоящему гармоничную форму всего спектакля, адвокат неизбежно должен быть ассиметричным, более активным и убедительным. Отточенные логически и интонационно речи, мощная энергетика у этого вечно снующего между столиками и людьми человека - удивительная актерская работа Евгения Редько. И все же даже в его речах сквозит общая отстраненность воспоминаний, - отсюда холод и легкая механистичность речи.
Все это лишний раз доказывает, что простая по сути своей и сложная в нюансах форма, созданная Алексеем Бородиным лишь делает более прозрачным страшный текст, суть и идею всего этого судебного процесса. Гармоничность формы подчеркивает ужасную правду. В чем она? В том, что "малые Нюрнбергские процессы" в чем-то оказались даже страшней главного. Именно на них весь мир вплотную подошел к вопросу о том, до какой степени каждый немец виновен в преступлениях Третьего рейха. Виновен ли выдающийся юрист, автор нескольких книг, с надеждой принявший новый облик Германии - Эрнст Яннинг, в финале сам признающий себя виновным? А простые немцы - знали ли они? Что знали? Что могли сделать? По сути именно эти вопросы стоят перед старшим судьей Дэном Хейвудом. Александр Гришин играет простого человека из небольшого американского городка. Его герой еще не стар, но уже обладает житейской мудростью, негромкой, но очень важной для спектакля правдой. Безвольные руки, нерешительность жестов вместе с пристальным взглядом на все происходящее, который передается и зрителям. В Германии он чужак, не завоеватель, но и не освободитель в полной мере. Ему дано право судить чужой народ, их вина, которую так или иначе чувствует каждый, дала ему право.
На одной чаше весов - преступления, кажется, не требующие доказательств. На другой - люди, не те, что сейчас находятся на скамье подсудимых, - другие, обыкновенные немцы, те самые, что по вечерам собираются в ресторане "Нюрнберг". И на их стороне фрау Бертхольт (Нелли УВАРОВА) - потомственная аристократка, вдова немецкого генерала, повешенного в результате одного из подобных процессов. "Доказать, что не все немцы чудовища" - вот ее цель, кажется, последняя в жизни. И, несмотря на то, что в спектакле ее манер, ее акцента, ее выразительного молчаливого взгляда с моста из-под колосников сцены больше, чем характера и содержания слов, которые почему-то почти не остаются в памяти, - несмотря на это, она - одно из олицетворений все той же послевоенной жизни. Вернее, попытки жизни. По Эбби Манну эта попытка неразрывно связана с германской культурой, с аристократизмом и памятью, с концертом классической музыки в полуразрушенном Нюрнберге и "Лили Марлен" на улицах города (последнее - по фильму Стэнли Крамера). А в спектакле "попытка жизни" - набор простых, хотя и прекрасно исполненных эстрадных номеров: прежде всего, чечетка (зал аплодирует) и комическая сценка с четырьмя голыми актерами (зал смеется). Неужели нам сегодняшним так понятнее?
РАМТ, знающий своего зрителя, как редкий театр в Москве, РАМТ проводящий постоянные встречи со зрителями… РАМТ говорит нам, что по другую сторону страшных преступлений нацизма, по ту, где пытаются жить обычные люди, осуждать которых мы не в праве, - не стремление возродить самое ценное, что было до прихода Гитлера к власти - культуру. Там обыкновенная, средняя жизнь по принципу "хоть так". Там простые шутки, простые развлечения и желание посидеть в ресторане… Это не повод усомниться в тонком и выстроенном спектакле. Желанием режиссера было не "показать", а "вспомнить", не "прокричать", а "рассказать". Тем ярче в финале звучит монолог судьи Хейвуда - одинокий, на авансцене, пока закрывается ресторан и его никто не слушает. Тем четче его слышим мы, сидящие в зрительном зале. Тем лучше понимаем, почему он вынес судьям обвинительный приговор, почему не мог его не вынести. Его правда кажется очень личной и… одинокой. Кажется, что это правда самого режиссера. И едва ли она приведет к чему-то. Рольфе готов держать пари, что всех осужденных выпустят через пять лет (а согласно истории мы знаем, что почти так и случилось). Тут вмешивается новая сила - политика. И все же… Кто мы такие, если для того, чтобы заставить нас слушать и понимать столь важные вещи, необходимо прибегнуть к отстраненной форме воспоминаний? Почему мы перестали верить прямому и открытому высказыванию?
Дмитрий Хованский
"Планета Красота"