Российский академический
Молодежный театр
+7 (495) 692-00-69 (касса)
Театральная пл., д. 2
"Нюрнберг"
В 1961 году режиссер Стэнли Крамер выпустил трехчасовую черно-белую юридическую драму по сценарию Эбби Манна. "Нюрнбергский процесс" 11 раз номинировался на "Оскар" и дважды его получил. Спустя полвека за адаптацию кинокартины для театра взялся худрук РАМТа Алексей БОРОДИН. В августе стало известно: прошла читка, а в октябре ждать театральную премьеру. И в фейсбуке уже разгорелась нешуточная дискуссия по поводу выпущенного "Нюрнберга", на премьере которого зал РАМТа - от партера до балкона - аплодировал стоя.
В день премьеры сцена РАМТа закрыта конструкцией из стекла, похожей на окно, за которым мы видим пространство паба или ресторана. За время спектакля оно трансформируется то в кабаре, то в зал суда, то в ресторан (художник-постановщик - Станислав БЕНЕДИКТОВ). За стеклом снуют официанты.
- Красота-то какая, - шепчет соседка справа.
Занавес поднимается. И тут становится понятно, что за рюмкой обсуждают не последние новости, а малоизвестный процесс суда над судьями - теми, кто в свое время попытался примирить действия Гитлера с системой права. Напряженная судебная драма сталкивается со стилистикой кабаре и, сплетаясь с его звуками, становится еще страшнее и осязаемее, а реплики героев, периодически попадающие в сегодняшний контекст, звучат совершенно иначе.
"Мы, американцы, не созданы быть оккупантами", - говорит судья Хейвуд, приехавший в Нюрнберг из Штатов и ведущий дело судей. Зал реагирует мгновенно. Кажется, что "Нюрнберг" Бородин ставил вовсе не про Нюрнберг, вернее, не столько про него, сколько про нас сегодняшних. Про желание делить мир на правых и виноватых. Про попытки оправдать жестокость, и только кажущуюся их невозможность. Про то, где находится точка невозврата, после которой спаситель Германии превращается в одного из главных агрессоров XX века, понятие "расы" становится юридическим, а право оказывается в руках диктатора.
"Сегодня вы судили нас, а завтра мы будем судить вас", - говорят судьи в своем последнем слове. Бородин, с одной стороны, пытается лишить историю нарочитости, рассказывая не только о том, как кастрировали сына пекаря, но и упоминая, например, про пакт Молотова-Риббентропа, развязавший руки Гитлеру, с другой стороны режиссерский посыл звучит довольно прямо.
Подсудимые в этой истории оказываются будто на втором плане, и даже Эрнст Яннинг, вокруг истории которого и разворачивается основная "битва", не кажется типичным "главным героем". Путь к признанию героя-резонера Эрнста, в прямом смысле, пытаются преградить обитатели варьете - жители Нюрнберга. И именно эти люди и кажутся здесь главными. Возникает ощущение, что создавая такой густонаселенный спектакль, Бородин, с одной стороны, хотел показать важность каждого крайнего слева в заднем ряду, даже если на нем шутовской колпак, а с другой - очевидную герметичность этой истории. Понимание невозможности что-либо изменить достигает пика в финале, когда стеклянная перегородка падает. "Мы - то, во что мы верим и что оправдываем, даже если это нельзя оправдать", - последние слова оказавшегося за перегородкой судьи Хейвуда.
"Нюрнберг" - третья в этом сезоне антимилитаристская театральная премьера (сначала в Театре Ленсовета Юрий Бутусов выпустил "Кабаре. Брехт", потом на малой сцене МХТ им. А.П. Чехова Александр Молочников поставил "1914"). Очень хочется, чтобы то, что сейчас поймано и "отрефлексировано" режиссерами разных поколений, было "отрефлексировано" и зрителями, теми самыми, которые стоя приветствовали Алексея Бородина, и на которых в какой-то момент были так похожи обитатели Нюрнберга.
Елена Смородинова
Оpenmindedpeople
В день премьеры сцена РАМТа закрыта конструкцией из стекла, похожей на окно, за которым мы видим пространство паба или ресторана. За время спектакля оно трансформируется то в кабаре, то в зал суда, то в ресторан (художник-постановщик - Станислав БЕНЕДИКТОВ). За стеклом снуют официанты.
- Красота-то какая, - шепчет соседка справа.
Занавес поднимается. И тут становится понятно, что за рюмкой обсуждают не последние новости, а малоизвестный процесс суда над судьями - теми, кто в свое время попытался примирить действия Гитлера с системой права. Напряженная судебная драма сталкивается со стилистикой кабаре и, сплетаясь с его звуками, становится еще страшнее и осязаемее, а реплики героев, периодически попадающие в сегодняшний контекст, звучат совершенно иначе.
"Мы, американцы, не созданы быть оккупантами", - говорит судья Хейвуд, приехавший в Нюрнберг из Штатов и ведущий дело судей. Зал реагирует мгновенно. Кажется, что "Нюрнберг" Бородин ставил вовсе не про Нюрнберг, вернее, не столько про него, сколько про нас сегодняшних. Про желание делить мир на правых и виноватых. Про попытки оправдать жестокость, и только кажущуюся их невозможность. Про то, где находится точка невозврата, после которой спаситель Германии превращается в одного из главных агрессоров XX века, понятие "расы" становится юридическим, а право оказывается в руках диктатора.
"Сегодня вы судили нас, а завтра мы будем судить вас", - говорят судьи в своем последнем слове. Бородин, с одной стороны, пытается лишить историю нарочитости, рассказывая не только о том, как кастрировали сына пекаря, но и упоминая, например, про пакт Молотова-Риббентропа, развязавший руки Гитлеру, с другой стороны режиссерский посыл звучит довольно прямо.
Подсудимые в этой истории оказываются будто на втором плане, и даже Эрнст Яннинг, вокруг истории которого и разворачивается основная "битва", не кажется типичным "главным героем". Путь к признанию героя-резонера Эрнста, в прямом смысле, пытаются преградить обитатели варьете - жители Нюрнберга. И именно эти люди и кажутся здесь главными. Возникает ощущение, что создавая такой густонаселенный спектакль, Бородин, с одной стороны, хотел показать важность каждого крайнего слева в заднем ряду, даже если на нем шутовской колпак, а с другой - очевидную герметичность этой истории. Понимание невозможности что-либо изменить достигает пика в финале, когда стеклянная перегородка падает. "Мы - то, во что мы верим и что оправдываем, даже если это нельзя оправдать", - последние слова оказавшегося за перегородкой судьи Хейвуда.
"Нюрнберг" - третья в этом сезоне антимилитаристская театральная премьера (сначала в Театре Ленсовета Юрий Бутусов выпустил "Кабаре. Брехт", потом на малой сцене МХТ им. А.П. Чехова Александр Молочников поставил "1914"). Очень хочется, чтобы то, что сейчас поймано и "отрефлексировано" режиссерами разных поколений, было "отрефлексировано" и зрителями, теми самыми, которые стоя приветствовали Алексея Бородина, и на которых в какой-то момент были так похожи обитатели Нюрнберга.
Елена Смородинова
Оpenmindedpeople