"Нюрнберг"

В моментально появившихся после первого же показа рецензиях и обзорах (а ведь это - показатель либо успеха, либо провала) упоминается отличительная черта спектакля, не соответствующая глубине поднимаемых проблем, - обилие танцевальных и музыкальных "отступлений", которое удачно позволило определить для "Нюрнберга" жанр - этакое политическое кабаре. И действительно: пространство сцены превращено в классическую немецкую пивную с певичками, исполняющими модные американские песенки так, словно и не было никакой войны, судебное заседание, кроме пары эпизодов, происходит прямо за барной стойкой и уютными столиками. Готическая вывеска “Nurnberg” на панели из темного дерева возвращает к старым добрым бюргерским временам, судьи не прочь повеселиться с женами осужденных немецких офицеров... По правде говоря, за всем разнообразием канканов, песен и тостов идея, которую создатели спектакля четко для себя определили, начала если не теряться, то, по крайней мере, оставлять ощущение недосказанности. Иногда казалось, что, беспокоясь за внимание зрителя, действие намеренно прерывали рекламными паузами, дабы представить возможность отдохнуть и переварить полученную порцию информации. Судя по смущенным лицам некоторой части аудитории, многие все же предпочли бы продолжить поглощение духовной пищи без раздражающих перерывов на яркие картинки.

Тем не менее, мелкие недостатки режиссуры спектаклю можно простить - главное, что РАМТ остался верен своей всегдашней традиции наполнять театральное действие символизмом, который уже сам по себе составляет существенную часть любой пьесы. Чего стоит только кроваво-красная рубашка Эрнста Янинга (единственного, кто понимал опасность того, что произошло, происходит и еще может произойти) в компании черных и коричневых костюмов остальных обвиняемых! Или марш солдатов союзников, вызывающий неслучайные ассоциации с ровными рядами СС, или - представление переодетых судьями танцоров, пусть и эпатирующе, но верно подчеркивающее несостоятельность юриспруденции, когда дело доходит до универсальных категорий нравственности.

Кстати, о юриспруденции. Спектакль будет полезно посмотреть неопытным студентам-юристам, наивно верящим во всесильность права: в судебной перестрелке обвинения и защиты аргументы кажутся пулями, уверенно разящими логику оппонента в самое сердце, где находчивость прокурора и адвоката вызывает восхищение. Да только оказывается, что защита начала обвинять, а обвинение - защищать, смешиваются факты, свидетели, и - что это! - обвиняемый сам признает свою вину, разрушая этим стройные доказательства защиты. Все, законы зашли в тупик, разрешить моральную - даже не юридическую -  коллизию способно только человеческое сознание, пришедшее, наконец, к раскаянию. Обвиняемый говорит, свидетельствует против себя, проповедует: он уже видит, какая очередная беда нависла над миром, он уже нашел в себе, в каждом представителе своей нации, в каждом человеке на Земле корни этой беды. Но нет пророка в своем отечестве, и заседание вновь переходит в вечеринку, на которой судьбы обвиняемых решаются так же легко, как решались судьбы народов в 1930-х. А что пророк? Его слова о роковой черте между патриотизмом и фанатизмом остались неуслышанными тогда, в 1946-м, но создателям "Нюрнберга" очень хотелось бы, чтобы мы сейчас, в 2014-м, их услышали, пока суд истории над нами еще не начался.

Люди часто любят, когда их оправдывают. Вот только "Нюрнберг" - это не оправдание для каждого из нас. Это - разоблачение.

Дарья Котова
High School Press