Станислав БЕНЕДИКТОВ отмечает юбилей
Накануне юбилея "РГ" побеседовала с заведующим кафедрой "Сценографии и театральной технологии" в Школе-студии МХАТ.
Вы - профессор и заведующий кафедрой "Сценографии и театральной технологии" в Школе-студии МХАТ - учите молодых художников-сценографов, вводите их в эту сложную профессию. С чего начинаете?
Театральный художник - профессия синтетическая, в ней нельзя существовать без широты кругозора, глубоких знаний в области литературы, музыки, архитектуры, изобразительного искусства. Уже в абитуриентах мы стараемся угадать уровень их размышления над жизнью. Это чрезвычайно важно, потому что с философским осмыслением жизни связана наша профессия, без этого невозможен подход к драматургическому произведению. При этом необходимо любить театр, уметь рисовать, писать, ведь чтобы нести на сцену личное, надо быть творцом со своим языком, со своей пластикой. В традиции нашего театрально-декорационного искусства, которое сейчас стали называть сценографией, художник театра - это Художник с большой буквы. И Головин, И Дмитриев, и Тышлер были прежде всего художниками, которые потрясающе работали в станковой живописи, создавали выразительные графические листы. Но все они знали специфику театра - нас от живописцев отличает работа над трехмерным пространством. Очень важен потенциал сочинительства, подвижность ума. Мы подобно актерам должны уметь перевоплощаться в зависимости от выбранной пьесы, должны уметь легко и свободно рождать идеи.
Особенность школы-студии МХАТ в том, что большое внимание в процессе обучения уделяется макету. Но мне хочется, чтобы и театральные эскизы, макеты и чертежи были полноценными произведениями искусства.
Получается, что вы готовите художников, которые по своему уровню образования, по масштабу художественного мышления, могут быть и режиссерами!
Режиссерами сценического пространства. Милица Николаевна Пожарская изобрела такое определение нашей профессии - "пластическая режиссура". Мы не занимаемся работой с актерами, но мы, формируя пространство, определяем во многом форму и стиль будущей постановки. У каждого в театре свои функции, но все находятся в тесном контакте. Самое трудное для режиссера и художника - это уметь подчинить свою индивидуальность, свою свободу свободе других, общему делу. Можно всегда найти точки соприкосновения и работать на идею спектакля, не изменяя себе. Для этого нужны не только профессиональные, но и человеческие качества: терпение, уважение к другим, мобильность. И опыт, конечно… Мы с режиссером Алексеем Бородиным уже более сорока пяти лет вместе и умеем дополнять сильные стороны друг друга.
Вы часто присутствуете на репетициях. Бывает ли так, что смотря на происходящее, Вы понимаете, что надо что-то исправить в первоначальном замысле?
Крайне редко, потому что мы проходим очень большой подготовительный период. Я делаю огромное количество рисунков, ищу в них пластических ход спектакля. Затем образ уточняется и развивается в макете, и в макете мы с режиссером проигрываем спектакль. Но даже пройдя его от начала до конца, оставляем момент для импровизации, "воздух". И, конечно, планировочные репетиции на сцене, где место того или иного предмета определяется с точностью до сантиметра.
Вы работаете не только в драме, но и в балете, опере. Каковы особенности сценографии в музыкальном театре?
Художник музыкального театра должен быть живописцем. Притом, что и балет, и опера могут быть скупыми в цвете, даже монохромными. Свет, костюмы должны нести живописное, музыкальное ощущение. Не может художник в музыкальном театре не учитывать музыку, потому что не слово, а именно музыка - главное, что должен чувствовать сценограф. Музыка должна быть в душе. Я с удовольствием работаю в балете, мне это очень близко - сочетание пластики тела и пластики пространства. Надо уметь освобождать планшет сцены для балета, делать подвижным пространство, которое окружает актеров. В опере огромное количество исполнителей, а значит, и костюмов. И каждый костюм, его цвет - как мазки, штрихи, все вместе создают живую пространственную картину.
Сейчас достаточно редко встречается, что у спектакля один художник - разные люди отвечают за свет, пространство, костюмы. Как вы считаете, эта тенденция правильная?
Нас воспитывали, что в идеале художник должен быть один. Но нынешнее время приводит к специализации, спектакль превращается в проект. Я почти всегда делаю все сам, но это огромная нагрузка. Например, в "Береге Утопии" мы придумали с режиссером пространство, решение костюмов, но я физически смог взять только первую часть - ведь надо пройти огромное число примерок в разных мастерских. В таком случае нужен или ассистент, который ездит по базам, магазинам, ищет ткани, или нужно искать очень близкого по духу, по эстетике художника по костюмам - полноценного соавтора.
Каждый спектакль - создание отдельного мира. Вы сотворили огромное число миров, и они все действительно разные. Откуда черпаете вдохновение?
Есть огромный мир, окружающий нас каждый день. Есть человеческие взаимоотношения, есть потрясающая литература. Когда ты не равнодушно относишься к жизни, размышляешь и постоянно ищешь способы наиболее точно это выразить, возникают новые решения. Я к счастью никогда не повторялся, да и не сумел бы - это отнимает радость. Конечно, так можно деньги заработать, сэкономив время, но театр ведь не ради заработка существует. Ищешь, ищешь, ищешь живое пространство. В этом поиске есть душевная радость. Создаешь маленькие планеты, на которых возникает своеобразная жизнь со своей атмосферой и силой притяжения. Если эту планету интересно формировать - решение рождается. К счастью, у нас были потрясающие предшественники, мы не с нуля начинаем. Симон Богданович Вирсаладзе - потрясающий живописец и мастер сценического костюма, света, он делал все сам. Когда знаешь, что до тебя был такой художник - как можно снижать планку?
Бывает так, что вы идете и вдруг понимаете, что вот здесь, в этом пространстве было бы здорово поставить спектакль?
Мышление театрального художника так настроено, что все, что видишь, стараешься перенести "туда", на сцену. Иду по переходу - бесконечный коридор, в котором люди поют, играют - карнавал в подземном пространстве. А как в театре это сделать? Как перенести? Пространство метро, улицы, магазина, крыши, неба… Очень важно, что когда театр для тебя становится домом, то ходишь по нему и тоже ищешь. Однажды я шел по центральной РАМТовской лестнице и подумал: было бы здорово здесь сыграть спектакль! И когда у Алексея БОРОДИНА возникла мысль поставить "Беренику" Расина, именно там мы ее и расположили. Я люблю наши таинственные, мало кому известные пространства… Когда решили ставить пьесу Евгения Шварца "Одна ночь", я повел Бородина под сцену. Достал щиты из планшета и оттуда, снизу можно было смотреть на колосники. Это было очень необычно, но в этом была правда.
Еще важно, что наши поиски выбивают актеров из привычного течения жизни и заставляют их по-новому посмотреть на свою профессию.
Вы сейчас работаете над "Нюрнбергом" - как возникла эта идея, как создается спектакль?
После "Участи Электры" мы искали материал, который бы сильно волновал. Пьесу выбрал Алексей Бородин, и она оказалась для меня неожиданной. Спектакль создается по сценарию замечательного фильма "Нюрнбергский процесс". Тема оказалась предельно злободневной. Казалось бы, уже расстались с конформизмом, соглашательством. И вдруг мы опять уговариваем себя: это не о нас, это меня не касается. Неожиданно такие проблемы становятся очень острыми. Театральный художник, режиссер - своеобразные приемники, который должны улавливать нерв времени, боль времени. В данном случае, нам захотелось в том пространстве, где должно свершаться правосудие и где должны побеждать гуманизм и человечность, разместить ресторан, клуб. Все, кто был справедливо осужден, снова властители судеб, владельцы этого пространства. Благодаря острой театральной игровой форме спектакля мы пытаемся донести свою тревогу и предостеречь от того, что может вновь грозить людям.
Немножко похоже на Брехта.
Какие-то отзвуки есть, хотя это другой театр. Здесь и эстрадные выступления, и мини-зонги, и степ - такая игра в крутой клуб. Я делаю диагональное пространство, которое врывается в зал. Не так, как в "Береге Утопии", но все-таки посыл к зрителям. Это не изолированная история о ком-то другом. Это история, которая касается нас.
Помимо того, что вы замечательный творческий человек, у вас есть важная должность в РАМТе - "главный художник". Что она в себя включает?
Мы вместе с Бородиным строим и поддерживаем дом, который называется "Театр". Эта функция, может быть иногда и невидимая, но определяющая атмосферу, лежит на нас. Я занимаюсь эстетикой внешнего и внутреннего пространства театра, от цвета стен в фойе до выставок. Руковожу постановочной частью - не административно, а творчески - подбираю мастеров для цехов, ищу хороших специалистов, надежных и увлеченных людей. Молодежный театр дает дорогу молодым, у нас для этого есть все условия - три разных по пространству сцены. В театр приходят на постановки много молодых художников, но при этом мы приглашаем и таких мастеров, как, например, Сергей Бархин. Стараемся соблюсти баланс, чтобы молодые вносили свою страстную ноту, и чтобы планка мастерства стояла высоко. Не боимся ошибиться, не избегаем конкуренции, рискуем - театр ведь дело живое.
Зоя Бороздинова
"Российская газета"