О Станиславе БЕНЕДИКТОВЕ

Художник со всем своим неповторимым складом рождается сразу, как Афина из головы Зевса - как бы скромен или велик ни был его дар.

Работы Станислава Бенедиктова появились на театральных выставках в начале 70-х - "Жизнь Галилея", "Три толстяка", "Ревизор" - и очень скоро обнаружилось, что нет нужды читать имя на этикетке: так узнаваем был его мир. Ясный и хрупкий, живописно тонкий и конструктивно осмысленный, он содержал в себе разнообразные возможности игры.

В те годы, когда в воздухе витал знаменитый вопрос Мейерхольда: "Чем будем удивлять?", а сценографы совершали открытия одно за другим, нелегко было прокладывать путь, сторонний от концептуализма и ярких пластических метафор. Спектакли Бенедиктова - это своего рода проекция пластики, живописи, даже способа рисования на театральные подмостки. Отсюда - уровень условности и обобщения, поэтическое преображение узнаваемой реальности, конкретных вещей, освобождение их от налета обыденности. Пространство - пейзажно, порой космично ("Легенда о Манкурте", "Капитанская дочка"). Оно может вырасти из архитектурного мотива или интерьера и легко перейдти из предметной трехмерности в рельеф и живопись. Сценическая среда не остается неизменной, но развивается во времени почти спонтанно, или драматически акцентируя действие. Для балетных спектаклей он сочинил воздушные, изменчивые структуры.
Прежде в Кировском тюзе, а последние пятнадцать лет в Москве, в Центральном детском (Молодежном), в сотрудничестве с режиссером Алексеем Бородиным Станислав Бенедиктов не только ставил спектакли - создавал театр. Ему свойственно понимание театра как общего дома, где усилия всех направлены к творчеству.

Достаточно вспомнить два проекта: "Отверженные" и "Король Лир". Каждый из них - целая художественная система, сложная, многоплановая, продуманная в любой детали. Тема карнавала, которую художник до этого трактовал как светлый праздник, украшение жизни, превратилась в "Лире" в тотальную игру масок - холодно-зловещую и трагическую.
Хорошо все-таки, что в эскизах, подчиненных закону графики или живописи, остаются жить идеальные представления художника о сцене, театре, спектакле. Бенедиктов знает, что на подмостках все будет грубее и материальное, и заранее выносит известную брутальность театра за скобки. В почти бесплотных фигурках, населяющих его эскизы, есть знак приязни к детскому взгляду на мир. Быть может, ощущая рядом этот взгляд - в силу сознательного выбора и жизненных обстоятельств, - художнику удается совместить в творчестве понятие эстетического и нравственного свойства.

Теперь, спустя два десятка лет или эпох, среди работ Бенедиктова, собранных вместе, можно удивляться тому, каким неутомимым путником оказался художник, сколь прочным - мир изящных, подвижных образов, какой твердостью обладает воля к осуществлению и верностью - самоотдача.

Н.Борисова
Мы используем файлы cookie для наилучшего взаимодействия.